Strelkov o své víře. Poprvé od uvěznění v Moskvě 21.7.2023 ho směla navštívit manželka 8.4.2024
"Člověk nemůže žít bez víry" - Igor Strelkov řekl Ruskému jaru o svém náboženském přesvědčení (video) | ruské jaro
„Ruské jaro“ publikuje rozhovor (z 17.12.2014) mezi Igorem Strelkovem a Alexandrem Kravčenkem o víře, morálních ideálech a náboženských svatyních ruského lidu, zaznamenaný speciálně pro náš zdroj.
A. Kravčenko je spolubojovníkem I. Strelkova, který s ním v letech 1992–1993 bojoval bok po boku v Bosně a v červnu 2014 dopravil do obleženého Doněcku ikonu s částicí relikvií sv. Jiří Vítězného a předal jej veliteli vojsk DPR.
— Igore Ivanoviči, vyvstala potřeba mluvit o vašem postoji k pravoslaví, k náboženství. Co pro tebe znamená víra?
— Věřím, že člověk nemůže žít bez víry. Jako myslící člověk, neustále usilující o Boha, hledám důkazy Boží prozřetelnosti v přírodě a nacházím je. Po celý svůj dospělý život, od doby, kdy jsem poprvé přemýšlel o existenci Všemohoucího, jsem se neustále setkával s těmito potvrzeními. Nemohu říci, že bych byl velmi nábožensky založený člověk, pokud jde o přísné dodržování rituálů nebo úplné zapojení církve. Samozřejmě kvůli lenosti a z mnoha dalších důvodů nepřijímám přijímání a navštěvuji bohoslužby tak často, jak bych měl. Ale obecně křesťanství zaujímá v mém životě vážné místo. Bez ní je celá existence lidstva bezvýznamná, včetně mé existence. Věřím, že právě pravoslaví mě podporuje v činnosti, kterou vykonávám. Bojovat jen pro válku – válka pro válku – by pro mě bylo nepřijatelné.
Před všemi svými vojenskými akcemi, před účastí ve všech ozbrojených konfliktech jsem požádal svého zpovědníka o požehnání. Bylo pro mě důležité pochopit, že bojuji za spravedlivou věc, včetně pravoslaví.
— Jak rozumíte myšlence Svaté Rusi a co je pro vás Svatá Rus?
„Nemohu to vyjádřit jasnými, uhlazenými frázemi, řeknu to. Když jsem byl dítě, viděl jsem, jak babička s dědou žili, jak se k sobě chovali, jaká byla harmonie v komunikaci s blízkými, přáteli, sousedy... To bylo založeno na živé víře. To už v moderní společnosti neplatí. Podobné vztahy, které byly přítomny v každodenním životě, zejména v podmínkách převládajícího ateismu a apostaze, již neexistují. Upřímné vztahy mezi lidmi, budované bez zloby, lží, nenávisti. Řekl jsem to trochu zmateně, ale neumím to jinak vyjádřit. Pokud začnu mluvit v hotových frázích, nebude to odrážet to, co si skutečně myslím.
— Mnoho vašich soudruhů, s nimiž jste bojoval v Bosně, dosvědčuje, že v těch ruských dobrovolnických oddílech jste byl prakticky jediný člověk, který se ráno a večer modlil a navštěvoval bohoslužby. Všimli jste si nějakého nepochopení vaší religiozity ze strany vašich soudruhů?
"Nenazýval bych to nedorozuměním." Bylo tam odtržení, určitý druh lhostejnosti – člověk věří, to znamená, že to potřebuje. Nebylo tam žádné popření. Alespoň já jsem to necítil. Pokud si vzpomínáte, když jsme vyjížděli na vážné operace, nikdo nic nenamítal, když jsem pronesl společnou modlitbu za všechny. Někteří byli pokřtěni a někteří ne, ale všichni naslouchali.
— Ano, to byl můj první živý dojem z druhého ruského dobrovolnického oddílu: mladý voják klečící k večerní modlitbě. Pravděpodobně pro mě byl Igor Ivanovič první osobou, kterou jsem skutečně viděl v modlitbě. V mých dvaceti to působilo velmi vážně a udávalo tón celé službě v oddělení, takže jsem měl pocit, že je v ní zvláštní atmosféra. I když k modlitbě a víře jsem se dostal až mnohem později. V tomto ohledu je otázka na váš příkaz z 27. července tohoto roku (zakázat nadávky), který vyvolal velkou rezonanci. Jde o jedinečný precedens v ruské vojenské historii. Jak tato zakázka vznikla? A jaké to mělo následky?
- Za prvé, od samého počátku naší „Slovanské epopeje“, jak ve Slavjansku, tak v Doněcku, jsme neustále cítili podporu ze strany duchovenstva Ruské pravoslavné církve, ze strany mnichů. Především ze Svjatogorské lávry. Ti, i přes možné represálie, jezdili otevřeně a žehnali milici. Projížděli i ukrajinskými kontrolními stanovišti a jasně se hlásili ke svému postavení. Málokdo ví, že Svjatogorská lávra zavřela brány prezidentu Porošenkovi, který přijel den po svém zvolení a chtěl získat požehnání od kněží kláštera. Lávra ho na své území prostě nepustila a Porošenko musel ve stoje před zavřenými branami kláštera poskytnout rozhovor. Všichni kněží, které jsem potkal, podporovali náš boj. Navíc to neudělali z národního, ale z náboženského hlediska: chápali CO a kdo se dostal v Kyjevě k moci. Přišly síly, které lze nazvat satanskými, protože všechny jejich činy jsou zpočátku založeny na lži, zběsilé a koncentrované. Satan je lhář a otec lži! Nic založené na lži nemůže být od Boha.
Zpočátku jsme měli ve slovanských milicích poměrně husté jádro, silné a početné, vytvořené z pravoslavných lidí. Řekněme, že celá moje garda se skládala z lidí, kteří hluboce věřili a byli ještě většími návštěvníky kostela než já. To mi bylo významnou oporou v duchovní síle, abych se nenechal rozptylovat světským životem. To mě samozřejmě k mnohému zavazovalo. Iniciativa k vytvoření pravoslavného obrazu milice tedy nevzešla jen ode mě. Vůbec ne.
Lidé se shromáždili, předložili tyto iniciativy a já jim naslouchal. No, pokud jde o tuto konkrétní objednávku, zpočátku mě to trochu zklamalo. Protože za mnou přišli dva blízcí soudruzi Igor Druz a Igor Ivanov a položili na stůl text rozkazu se slovy: Bylo by hezké, Igore Ivanoviči, tohle podepsat. Po přečtení textu jsem se zeptal, jak to vidíte vy? Zeptal jsem se jich, zda by to bylo pokrytectví? Dokážete si představit, že v armádě všichni nadávali, nadávali a budou nadávat, bez ohledu na rozkaz!
Ale nakonec mě přesvědčili. Pro mě osobně nebylo splnění rozkazu moc těžké, i když stále hříšně používám silná slova pod žárem okamžiku. Ale bez ohledu na jakékoli příkazy se snažím zdržet nadávek.
Rozkaz vedl k tomu, že naše velitelství přestalo nadávat. Alespoň přede mnou. Ale někdy na schůzích, když došlo k hádkám, začali někteří velitelé mluvit pod tlakem, ale najednou se chytili uprostřed věty.
Věřím, že nadávky jsou hřích, nestřídmost, následování jistých zvířecích instinktů, které k nám přišly naším stvořeným původem.
A objednávka měla pozitivní efekt. Koneckonců, ideál není dosažitelný, ale musíme o něj usilovat. Z toho se obecně skládá celý náš život, život těch, kteří obecně směřují k něčemu jinému než k materiálním výhodám. A tato touha, ta je možná důležitější než výsledek. Přinejmenším je nepravděpodobné, že dosáhneme výsledku budování skutečně křesťanské společnosti na zemi.
Jeden z mých přátel poznamenal: když vyslovíme jméno Svatá Rus, zapomeneme, že většina této Rus už je tam – v nebi. V porovnání s počtem Rusů, kteří již odešli do jiného světa, nás není tolik. Vyjdeme-li z logiky, že náš život je jen tady a teď, aniž bychom se na něj snažili nahlížet z duchovní výšky (lidé byli před námi, budou generace po), nebudeme schopni vycítit ani úkoly naše civilizace nebo smysl naší existence a existence Ruska.
— Když už jsme se dotkli obyvatel Svaté Rusi, řekněte mi, kteří z pravoslavných světců jsou vám nejbližší?
- Jsem slabá modlitební knížka. V Bosně jsem se modlil dvakrát denně. Ve Slavjansku jsem se to snažil udělat tak, aby to nikdo neviděl. Modlitba vyžaduje soustředění a samotu, zvláště osobní modlitbu, která se neprovádí v chrámu. Prvními světci, k jejichž ikonám v Církvi přistupuji, abych je uctíval, jsou sv. Jiří Vítězný, císař Mikuláš Alexandrovič a členové jeho rodiny: velkokněžny, carevič Alexej a císařovna. Modlil jsem se k nim od dětství, i když císař ještě nebyl oslavován ruskou pravoslavnou církví. Považoval ho za světce, protože ho za takového již uznala i zahraniční církev. V modlitbě jsem se obrátil na Sergia z Radoněže a věřím, že pomohl a uchýlil se k přímluvě Jana z Kronštadtu a Alexandra Něvského. A také - sv. Demetrius Soluňský, protože chrám, kde jsem se stal členem církve, nese jeho jméno a který od té doby podle svých nejlepších schopností a schopností navštěvuji.
— Ve svém seznamu jste uvedl jméno sv. Jiří Vítězný. Začátkem července na můj úděl připadla mise, na kterou jsem byl velmi citlivý – doručit ikonu svatého Jiří s relikviemi, kterou pro vás připravil jeden ze slavných moskevských kněží. Do Doněcku bylo extrémně těžké se dostat. Ještě těžší bylo se odtud dostat. Ale na celé této cestě jsem cítil pomoc Boží a přímluvu sv. Jiřího Vítězného a potkal jsem na této cestě významné náhody. Například někde v Luganské oblasti, když jsem seděl u stolu místního kozáka, viděl jsem v červeném rohu ikonu svatého Jiří. Nebo jsem si při cestě městem Doněck v Luganské oblasti vybavil zajímavou historku – před revolucí byla městem vesnice Gunderovskaja, kde sídlil slavný svatojiřský pluk, oslavovaný velkými vítězstvími. V tomto ohledu bych se chtěl zeptat: existovala na Donbasu Boží pomoc – důkaz Božího požehnání milicím?
"Nemůžu říct, že jsem viděl nějaké zjevné známky." Nejsem silná modlitební kniha, snad je modlitební knížky viděly. Lidé říkali, že existují známky. Navíc celé obléhání Slavjanska bylo plné úžasných epizod. Každá bitva, každá šarvátka byla malým zázrakem, který lze v jednom konkrétním případě racionálně vysvětlit shodou okolností a objektivních příčin. Ale všichni dohromady, jako celek, nebyli vnímáni jinak než podpora shůry...
První dny pobytu ve Slavjansku. Poslali jsme průzkum do Čerevkovky, v Čerevkovském lese. Tento průzkum narazí na Kyiv Alpha na cestě k úklidu. Rozdrtí to na kousíčky, aniž by ztratil jediného člověka, dokonce i zraněného, a pak se vrátí domů zdravý a zdravý. V důsledku toho jsou zbytky Alfy evakuovány z blízkosti Slavjanska. Poté nás nepřítel začne vnímat jako něco naprosto neporazitelného, i když ve skupině, která čelila Alfě, mělo jen šest lidí alespoň nějaké bojové zkušenosti. Ještě pár lidí prostě sloužilo v armádě, ale nic víc.
Výjezd ze Slavjansku si pamatuji jako zázrak. Když jsem se postavil na místo nepřítele, věřil jsem, že je možné snadno porazit vznikající skupinu. Počítal jsem až se čtyřiceti procenty možných ztrát. Byl jsem si jistý, že prorazíme, ale utrpíme těžké ztráty. A byly, ale zjevně ne tak významné.
Mezi těmito dvěma událostmi se každý den odehrávaly bitvy a potyčky. Neustále jsme byli na pokraji katastrofy. Rovnováha sil, bez ohledu na to, co říkal náš nepřítel, byla vždy drtivá v jeho prospěch. Zejména v prvním měsíci, kdy nás bylo velmi málo, kdy jsme měli velmi málo zbraní, nebyly prakticky žádné protitankové zbraně. Ale téměř v každé bitvě, až na vzácné výjimky, jsme zvítězili. A i když jsme prohráli s nepřítelem, pochopili jsme, že ztráty byly mnohem menší, než mohly být.
Samotná obrana Slavjanska silami, které jsme měli, ve srovnání se ztrátami, které jsme utrpěli, a ztrátami nepřítele, se vymyká pozemské logice.
Některé momenty jsou nevysvětlitelné: jednou se nám například nepodařilo sestřelit vrtulník, který, jak se později ukázalo, vyvážel raněné. A druhý den ta samá skupina, v mnohem těžších podmínkách, náhodně vstoupí do pozice, sestřelí vrtulník s generálem Kulchitským, který krátce předtím vyzýval k teroristickým útokům v Rusku! Je zde také Rybářství. Možná to není tak zřejmé: andělé nesestoupili z nebe, ale Prozřetelnost nepochybně existovala.
— Samotná historie Novorossie je zázračným jevem. Většina pravoslavných křesťanů se za vás a za úspěch této úžasné věci, která se letos stala, modlí.
„Nyní je podle mého názoru nutné, aby se ruský lid modlil za našeho prezidenta Vladimira Vladimiroviče Putina. Na něm v tuto chvíli závisí nejen osud Novorossie a jeho lidí, ale také osud Ruska a celého velkého ruského světa. Shromáždily se proti nám obrovské síly, které mají velmi silné pozice zde, uvnitř Ruska, včetně naší takzvané elity. Modleme se, aby mu Pán pomohl a osvítil ho!
Rozhovor s Alexandrem Kravčenkem ze 17.12.2014 (překlad automatem)
Originál:
«Человеку нельзя жить без веры» — Игорь Стрелков рассказал «Русской Весне» о своих религиозных убеждениях (видео)
17.12.2014 - 15:50
«Русская весна» публикует беседу Игоря Стрелкова с Александром Кравченко о вере, нравственном идеале и религиозных святынях русского народа, записанную специально для нашего ресурса.
А.Кравченко — боевой товарищ И.Стрелкова, бок о бок воевавший вместе с ним в Боснии в 1992–1993 годах, а в июне 2014 года доставившей в осажденный Донецк икону с частицей мощей св. Георгия Победоносца и передавший ее командующему войсками ДНР.
— Игорь Иванович, возникла потребность поговорить о вашем отношении к Православию, к религии. Какое значение для вас имеет вера?
— Я считаю, что человеку нельзя жить без веры. Как человек думающий, постоянно стремящийся к Богу, я ищу в природе свидетельства Божьего промысла и их нахожу. Всю свою сознательную жизнь, с тех пор как я впервые задумался о существовании Всевышнего, я постоянно встречал эти подтверждения. Сказать, что я очень религиозный человек в плане строгого соблюдения обрядов или полной воцерковленности — я не могу. По лености, конечно, и по массе других причин я не так уж часто причащаюсь и посещаю богослужение, как это нужно было бы. Но в целом Христианство занимает серьезное место в моей жизни. Без него все существование человечества лишается смысла, и мое существование в том числе. Считаю, что именно Православие поддерживает меня в той деятельности, которую я осуществляю. Воевать просто для войны — война ради войны, — для меня это было бы неприемлемо.
Перед всеми своими боевыми действиями, перед участием во всех вооруженных конфликтах я спрашивал благословения у духовника. Для меня было важно понимать, что я сражаюсь за правое дело и в том числе за Православие.
— Как вы понимаете идею святой Руси, и что для вас есть святая Русь?
— Не смогу обозначить это четкими отглаженными фразами, скажу просто. Когда я был ребенком, я видел, как жили моя бабушка и дед, как они относились друг к другу, насколько много было гармонии в их общении с близкими, друзьями, соседями… Это опиралось на живую веру. В современном обществе этого не стало. Подобных отношений, которые присутствовали в быту, тем более в условиях господствующего атеизма и апостасии, больше нет. Искренних отношений между людьми, выстроенных без злобы, лжи, ненависти. Я немного путано сказал, но я не могу выразиться иначе. Если я начну говорить готовыми фразами, это не будет отражать того, что я думаю на самом деле.
— Многие ваши соратники, с которыми вы воевали еще в Боснии, свидетельствуют о том, что в тех русских добровольческих отрядах — вы практически единственный человек, который молился утром и вечером, посещал церковные службы. Замечали вы какое-то непонимание вашей религиозности со стороны боевых товарищей?
— Я бы не назвал это непониманием. Было отстранение, определенного рода равнодушие — вот человек верит, значит ему это надо. Отрицания не было. По крайней мере, я этого не чувствовал. Если ты помнишь, когда мы выходили на серьезные операции, никто не возражал, когда я читал коллективную молитву за всех. Кто-то крестился, а кто-то не крестился, но слушали все.
— Да, это стало моим первым ярким впечатлением от второго русского добровольческого отряда: молодой боец, ставший на коленопреклоненную вечернюю молитву. Наверное, для меня Игорь Иванович был первый человек, которого я по-настоящему увидел в молитве. В мои двадцать лет это произвело очень серьезное впечатление и задало тон всей службе в отряде, заставило почувствовать, что в нем особая атмосфера. Хотя к молитве и к вере я пришел значительно позже. В связи с этим вопрос о вашем приказе от 27 июля сего года (на запрет матерной брани), который вызвал большой резонанс. В русской военной истории это уникальный прецедент. Как возник этот приказ? И какие последствия он вызвал?
— Во-первых, с самого начала нашей «Славянской эпопеи», как в Славянске, так и в Донецке, мы постоянно ощущали поддержку со стороны клириков Русской Православной Церкви, со стороны монашествующих. От Святогорской Лавры в первую очередь. Они, невзирая на возможные репрессии, открыто ехали и благословляли ополчение. В том числе проезжали через украинские блокпосты и явно исповедовали свою позицию. Мало кто знает, что Святогорская Лавра закрыла ворота перед президентом Порошенко, который прилетел на следующий день после своего избрания и возжелал получить благословение от иереев лавры. Лавра просто не впустила его на свою территорию, и Порошенко пришлось давать интервью, стоя перед закрытыми воротами монастыря. Все священники, с которыми мне приходилось встречаться, поддерживали нашу борьбу. Причем делали это не с национальной, а с религиозной точки зрения: они понимали, ЧТО и кто пришел к власти в Киеве. Пришли силы, которые можно назвать сатанинскими, ведь все их действия изначально базируются на лжи, оголтелой и концентрированной. Сатана лжец и отец лжи! Ничто, основанное на лжи, не может быть от Бога.
У нас в славянском ополчении изначально было достаточно плотное ядро, крепкое и многочисленное, созданное из православных людей. Допустим, вся моя охрана состояла из людей, которые глубоко верили и были даже больше воцерковлены, чем я. Это и мне было значительной поддержкой в моих духовных силах, чтобы я не отвлекался на мирское житие. Естественно, это меня ко многому обязывало. Так что инициативы создания православного образа ополчения не исходили только от меня. Нет, нисколько.
Люди, сплотившиеся вокруг, выдвигали эти инициативы, а я к ним прислушивался. Ну, а что касается данного конкретного приказа, он сначала вызвал у меня у самого некоторое недоумение. Потому что явились ко мне два близких соратника, Игорь Друзь и Игорь Иванов, положили на стол текст приказа со словами: хорошо бы, Игорь Иванович, вот это подписать. Прочитав текст, я спросил, а как вы это себе видите? Я их спросил, не будет ли это лицемерием? Вы же представляете, что в армии все ругались, ругаются и будут ругаться не зависимо от приказа!
Но в итоге они меня убедили. Для меня лично выполнение приказа не было очень тяжелым, хотя я и до сих пор, грешен, употребляю крепкое слово под горячую руку. Но, независимо от каких-либо приказов, я стараюсь воздерживаться от матерной брани.
Приказ привел к тому, что наш штаб перестал ругаться. По крайней мере, при мне. Но иногда на совещаниях, когда шли споры, некоторые командиры начинали говорить под горячую руку, но вдруг спохватывались и ловили себя на полуслове.
Считаю, что матерная брань — это грех, несдержанность, следование определенным животным инстинктам, которые пришли к нам по нашему тварному происхождению.
И положительный эффект от приказа был. Ведь идеал не достижим, но к нему надо стремиться. Из этого, в целом, и состоит вся наша жизнь, жизнь тех, кто вообще к чему-то движется кроме материальных выгод. И это стремление, оно, может быть, важнее результата. По крайней мере, резлуьтат в виде построения подлинно христианского общества мы врядли достигнем на земле.
Один мой друг заметил: когда мы произносим имя Святой Руси, то забываем, что большая часть этой Руси она уже там — на небе. По сравнению с тем количеством русских людей, которые уже отошли в мир иной, нас не так уж много. Если исходить из логики, что наша жизнь только здесь и сейчас, не пытаясь взглянуть на нее с духовной высоты (были люди до нас, будут поколения после), мы не сможем ощутить ни задач нашей цивилизации, ни смысла нашего существования и существования России.
— Раз уж мы коснулись жителей Святой Руси, скажите, какие из православных святых вам наиболее близки?
— Я молитвенник слабый. В Боснии молился два раза в день. В Славянске старался это делать так, чтобы этого никто не видел. Молитва требует сосредоточения и уединения, особенно личная молитва, которая совершается не в храме. Первые святые, к иконам которых я подхожу в Церкви, чтобы приложиться — это Георгий Победоносец, Государь император Николай Александрович и члены его семьи: великие княжны, царевич Алексей, императрица. Им я молился с детства, даже когда Государь еще не был прославлен Русской Православной Церковью. Почитал его святым, поскольку Зарубежной церковью он уже был признан таковым. Обращался в молитве к Сергию Радонежскому и верю, что он помогал, прибегал к предстательству Иоанна Кронштадтского, Александра Невского. А также — святого Димитрия Солунского, поскольку его имя носит тот храм, где я воцерковился, и который с тех пор посещаю по мере сил и возможностей.
— Вы упомянули в своем списке имя святого Георгия Победоносца. В начале июля на мою долю выпала миссия, к которой я очень трепетно относился — доставить икону святого Георгия с мощами, которую для вас приготовил один из известных московских священников. Добраться в Донецк было крайне тяжело. Еще тяжелее было оттуда выбраться. Но на всем этом пути я чувствовал помощь Божию и заступничество святого Георгия Победоносца, и встречал знаковые совпадения на этом пути. Например, где-то в Луганской области, садясь за стол местного казака, видел в красном углу икону святого Георгия. Или совершая путь через город Донецк Луганской области, вспоминал интересную историю — до революции город был станицей Гундеровской, где стоял знаменитый Георгиевский полк, прославленный большими победами. В этой связи хотел бы спросить: была ли Божия помощь на Донбассе — свидетельства Божьего благословения ополчению?
— Сказать, что я видел какие-то явные знамения, не могу. Я не сильный молитвенник, возможно молитвенники их видели. Люди говорили, что были знамения. При этом вся осада Славянска была наполнена чудесными эпизодами. Каждый бой, каждая стычка были небольшим чудом, которое в одном конкретном случае можно рационально объяснить совпадением обстоятельств и объективных причин. Но все вместе, в комплексе, они не воспринимались иначе, чем поддержка свыше…
Первые дни пребывания в Славянске. Мы выслали разведку в Черевковку, в черевковский лес. Эта разведка нарывается в дороге на едущую на зачистку киевскую «Альфу». Разносит ее в пух и прах, не потеряв ни одного человека, даже ранеными, а затем в целости и сохранности возвращается домой. В итоге остатки «Альфы» эвакуируют из-под Славянска. После этого противник начинает нас воспринимать как нечто совершенно непобедимое, хотя в той группе, которая столкнулась с «Альфой», только шесть человек имели хоть какой-то боевой опыт. Еще несколько человек просто служили в армии, но не более того.
Вспоминается как чудо и выход из Славянска. Ставя себя на место противника, я полагал, что можно без труда разгромить выходящую группировку. Я закладывал до сорока процентов возможных потерь. Я был уверен, что мы прорвемся, но понесем большие потери. И они были, но явно не столь значительные.
Между этими двумя событиями каждый день происходили бои, стычки. Мы постоянно находились на грани катастрофы. Соотношение сил, что бы ни говорил наш противник, всегда было подавляющим в его пользу. Особенно в первый месяц, когда нас было совсем мало, когда у нас было крайне мало оружия, практически отсутствовало противотанковое вооружение. Но почти в каждом бою, за редким исключением, мы побеждали. И даже уступая врагу, мы понимали, что потери оказались намного меньшими, чем могли бы быть.
Сама оборона Славянска теми силами, которые были у нас, в сопоставлении потерь, понесенных нами и потерями противника, не поддается земной логике.
Какие-то моменты необъяснимы: однажды мы, к примеру, не смогли сбить вертолет, который, как потом выяснилось, вывозил раненых. А на следующий день та же самая группа в намного более тяжелых условиях, случайно выходя на позицию, сбивает вертолет с генералом Кульчицким, который незадолго до этого призывал к терактам в России! Здесь есть тоже свой Промысел. Он, может быть, не столь очевиден: ангелы с неба не спускались, но Промысел несомненно был.
— Сама история Новороссии является чудесным явлением. Большинство православных молится за вас и за успех этого чудесного дела, свершившегося в этом году.
— Сейчас на мой взгляд необходимо, чтобы русские люди молились за нашего Президента Владимира Владимировича Путина. От него в данный момент зависит не только судьба Новороссии и ее народа, но и судьба России и всего большого русского мира, именно сейчас. Против нас собрались огромные силы, которые имеют очень мощные позиции здесь, внутри России, в том числе в нашей так называемой элите. Давайте будем молиться, чтобы Господь помог ему и вразумил его!
Беседовал Александр Кравченко
„Ruské jaro“ publikuje rozhovor (z 17.12.2014) mezi Igorem Strelkovem a Alexandrem Kravčenkem o víře, morálních ideálech a náboženských svatyních ruského lidu, zaznamenaný speciálně pro náš zdroj.
A. Kravčenko je spolubojovníkem I. Strelkova, který s ním v letech 1992–1993 bojoval bok po boku v Bosně a v červnu 2014 dopravil do obleženého Doněcku ikonu s částicí relikvií sv. Jiří Vítězného a předal jej veliteli vojsk DPR.
— Igore Ivanoviči, vyvstala potřeba mluvit o vašem postoji k pravoslaví, k náboženství. Co pro tebe znamená víra?
— Věřím, že člověk nemůže žít bez víry. Jako myslící člověk, neustále usilující o Boha, hledám důkazy Boží prozřetelnosti v přírodě a nacházím je. Po celý svůj dospělý život, od doby, kdy jsem poprvé přemýšlel o existenci Všemohoucího, jsem se neustále setkával s těmito potvrzeními. Nemohu říci, že bych byl velmi nábožensky založený člověk, pokud jde o přísné dodržování rituálů nebo úplné zapojení církve. Samozřejmě kvůli lenosti a z mnoha dalších důvodů nepřijímám přijímání a navštěvuji bohoslužby tak často, jak bych měl. Ale obecně křesťanství zaujímá v mém životě vážné místo. Bez ní je celá existence lidstva bezvýznamná, včetně mé existence. Věřím, že právě pravoslaví mě podporuje v činnosti, kterou vykonávám. Bojovat jen pro válku – válka pro válku – by pro mě bylo nepřijatelné.
Před všemi svými vojenskými akcemi, před účastí ve všech ozbrojených konfliktech jsem požádal svého zpovědníka o požehnání. Bylo pro mě důležité pochopit, že bojuji za spravedlivou věc, včetně pravoslaví.
— Jak rozumíte myšlence Svaté Rusi a co je pro vás Svatá Rus?
„Nemohu to vyjádřit jasnými, uhlazenými frázemi, řeknu to. Když jsem byl dítě, viděl jsem, jak babička s dědou žili, jak se k sobě chovali, jaká byla harmonie v komunikaci s blízkými, přáteli, sousedy... To bylo založeno na živé víře. To už v moderní společnosti neplatí. Podobné vztahy, které byly přítomny v každodenním životě, zejména v podmínkách převládajícího ateismu a apostaze, již neexistují. Upřímné vztahy mezi lidmi, budované bez zloby, lží, nenávisti. Řekl jsem to trochu zmateně, ale neumím to jinak vyjádřit. Pokud začnu mluvit v hotových frázích, nebude to odrážet to, co si skutečně myslím.
— Mnoho vašich soudruhů, s nimiž jste bojoval v Bosně, dosvědčuje, že v těch ruských dobrovolnických oddílech jste byl prakticky jediný člověk, který se ráno a večer modlil a navštěvoval bohoslužby. Všimli jste si nějakého nepochopení vaší religiozity ze strany vašich soudruhů?
"Nenazýval bych to nedorozuměním." Bylo tam odtržení, určitý druh lhostejnosti – člověk věří, to znamená, že to potřebuje. Nebylo tam žádné popření. Alespoň já jsem to necítil. Pokud si vzpomínáte, když jsme vyjížděli na vážné operace, nikdo nic nenamítal, když jsem pronesl společnou modlitbu za všechny. Někteří byli pokřtěni a někteří ne, ale všichni naslouchali.
— Ano, to byl můj první živý dojem z druhého ruského dobrovolnického oddílu: mladý voják klečící k večerní modlitbě. Pravděpodobně pro mě byl Igor Ivanovič první osobou, kterou jsem skutečně viděl v modlitbě. V mých dvaceti to působilo velmi vážně a udávalo tón celé službě v oddělení, takže jsem měl pocit, že je v ní zvláštní atmosféra. I když k modlitbě a víře jsem se dostal až mnohem později. V tomto ohledu je otázka na váš příkaz z 27. července tohoto roku (zakázat nadávky), který vyvolal velkou rezonanci. Jde o jedinečný precedens v ruské vojenské historii. Jak tato zakázka vznikla? A jaké to mělo následky?
- Za prvé, od samého počátku naší „Slovanské epopeje“, jak ve Slavjansku, tak v Doněcku, jsme neustále cítili podporu ze strany duchovenstva Ruské pravoslavné církve, ze strany mnichů. Především ze Svjatogorské lávry. Ti, i přes možné represálie, jezdili otevřeně a žehnali milici. Projížděli i ukrajinskými kontrolními stanovišti a jasně se hlásili ke svému postavení. Málokdo ví, že Svjatogorská lávra zavřela brány prezidentu Porošenkovi, který přijel den po svém zvolení a chtěl získat požehnání od kněží kláštera. Lávra ho na své území prostě nepustila a Porošenko musel ve stoje před zavřenými branami kláštera poskytnout rozhovor. Všichni kněží, které jsem potkal, podporovali náš boj. Navíc to neudělali z národního, ale z náboženského hlediska: chápali CO a kdo se dostal v Kyjevě k moci. Přišly síly, které lze nazvat satanskými, protože všechny jejich činy jsou zpočátku založeny na lži, zběsilé a koncentrované. Satan je lhář a otec lži! Nic založené na lži nemůže být od Boha.
Zpočátku jsme měli ve slovanských milicích poměrně husté jádro, silné a početné, vytvořené z pravoslavných lidí. Řekněme, že celá moje garda se skládala z lidí, kteří hluboce věřili a byli ještě většími návštěvníky kostela než já. To mi bylo významnou oporou v duchovní síle, abych se nenechal rozptylovat světským životem. To mě samozřejmě k mnohému zavazovalo. Iniciativa k vytvoření pravoslavného obrazu milice tedy nevzešla jen ode mě. Vůbec ne.
Lidé se shromáždili, předložili tyto iniciativy a já jim naslouchal. No, pokud jde o tuto konkrétní objednávku, zpočátku mě to trochu zklamalo. Protože za mnou přišli dva blízcí soudruzi Igor Druz a Igor Ivanov a položili na stůl text rozkazu se slovy: Bylo by hezké, Igore Ivanoviči, tohle podepsat. Po přečtení textu jsem se zeptal, jak to vidíte vy? Zeptal jsem se jich, zda by to bylo pokrytectví? Dokážete si představit, že v armádě všichni nadávali, nadávali a budou nadávat, bez ohledu na rozkaz!
Ale nakonec mě přesvědčili. Pro mě osobně nebylo splnění rozkazu moc těžké, i když stále hříšně používám silná slova pod žárem okamžiku. Ale bez ohledu na jakékoli příkazy se snažím zdržet nadávek.
Rozkaz vedl k tomu, že naše velitelství přestalo nadávat. Alespoň přede mnou. Ale někdy na schůzích, když došlo k hádkám, začali někteří velitelé mluvit pod tlakem, ale najednou se chytili uprostřed věty.
Věřím, že nadávky jsou hřích, nestřídmost, následování jistých zvířecích instinktů, které k nám přišly naším stvořeným původem.
A objednávka měla pozitivní efekt. Koneckonců, ideál není dosažitelný, ale musíme o něj usilovat. Z toho se obecně skládá celý náš život, život těch, kteří obecně směřují k něčemu jinému než k materiálním výhodám. A tato touha, ta je možná důležitější než výsledek. Přinejmenším je nepravděpodobné, že dosáhneme výsledku budování skutečně křesťanské společnosti na zemi.
Jeden z mých přátel poznamenal: když vyslovíme jméno Svatá Rus, zapomeneme, že většina této Rus už je tam – v nebi. V porovnání s počtem Rusů, kteří již odešli do jiného světa, nás není tolik. Vyjdeme-li z logiky, že náš život je jen tady a teď, aniž bychom se na něj snažili nahlížet z duchovní výšky (lidé byli před námi, budou generace po), nebudeme schopni vycítit ani úkoly naše civilizace nebo smysl naší existence a existence Ruska.
— Když už jsme se dotkli obyvatel Svaté Rusi, řekněte mi, kteří z pravoslavných světců jsou vám nejbližší?
- Jsem slabá modlitební knížka. V Bosně jsem se modlil dvakrát denně. Ve Slavjansku jsem se to snažil udělat tak, aby to nikdo neviděl. Modlitba vyžaduje soustředění a samotu, zvláště osobní modlitbu, která se neprovádí v chrámu. Prvními světci, k jejichž ikonám v Církvi přistupuji, abych je uctíval, jsou sv. Jiří Vítězný, císař Mikuláš Alexandrovič a členové jeho rodiny: velkokněžny, carevič Alexej a císařovna. Modlil jsem se k nim od dětství, i když císař ještě nebyl oslavován ruskou pravoslavnou církví. Považoval ho za světce, protože ho za takového již uznala i zahraniční církev. V modlitbě jsem se obrátil na Sergia z Radoněže a věřím, že pomohl a uchýlil se k přímluvě Jana z Kronštadtu a Alexandra Něvského. A také - sv. Demetrius Soluňský, protože chrám, kde jsem se stal členem církve, nese jeho jméno a který od té doby podle svých nejlepších schopností a schopností navštěvuji.
— Ve svém seznamu jste uvedl jméno sv. Jiří Vítězný. Začátkem července na můj úděl připadla mise, na kterou jsem byl velmi citlivý – doručit ikonu svatého Jiří s relikviemi, kterou pro vás připravil jeden ze slavných moskevských kněží. Do Doněcku bylo extrémně těžké se dostat. Ještě těžší bylo se odtud dostat. Ale na celé této cestě jsem cítil pomoc Boží a přímluvu sv. Jiřího Vítězného a potkal jsem na této cestě významné náhody. Například někde v Luganské oblasti, když jsem seděl u stolu místního kozáka, viděl jsem v červeném rohu ikonu svatého Jiří. Nebo jsem si při cestě městem Doněck v Luganské oblasti vybavil zajímavou historku – před revolucí byla městem vesnice Gunderovskaja, kde sídlil slavný svatojiřský pluk, oslavovaný velkými vítězstvími. V tomto ohledu bych se chtěl zeptat: existovala na Donbasu Boží pomoc – důkaz Božího požehnání milicím?
"Nemůžu říct, že jsem viděl nějaké zjevné známky." Nejsem silná modlitební kniha, snad je modlitební knížky viděly. Lidé říkali, že existují známky. Navíc celé obléhání Slavjanska bylo plné úžasných epizod. Každá bitva, každá šarvátka byla malým zázrakem, který lze v jednom konkrétním případě racionálně vysvětlit shodou okolností a objektivních příčin. Ale všichni dohromady, jako celek, nebyli vnímáni jinak než podpora shůry...
První dny pobytu ve Slavjansku. Poslali jsme průzkum do Čerevkovky, v Čerevkovském lese. Tento průzkum narazí na Kyiv Alpha na cestě k úklidu. Rozdrtí to na kousíčky, aniž by ztratil jediného člověka, dokonce i zraněného, a pak se vrátí domů zdravý a zdravý. V důsledku toho jsou zbytky Alfy evakuovány z blízkosti Slavjanska. Poté nás nepřítel začne vnímat jako něco naprosto neporazitelného, i když ve skupině, která čelila Alfě, mělo jen šest lidí alespoň nějaké bojové zkušenosti. Ještě pár lidí prostě sloužilo v armádě, ale nic víc.
Výjezd ze Slavjansku si pamatuji jako zázrak. Když jsem se postavil na místo nepřítele, věřil jsem, že je možné snadno porazit vznikající skupinu. Počítal jsem až se čtyřiceti procenty možných ztrát. Byl jsem si jistý, že prorazíme, ale utrpíme těžké ztráty. A byly, ale zjevně ne tak významné.
Mezi těmito dvěma událostmi se každý den odehrávaly bitvy a potyčky. Neustále jsme byli na pokraji katastrofy. Rovnováha sil, bez ohledu na to, co říkal náš nepřítel, byla vždy drtivá v jeho prospěch. Zejména v prvním měsíci, kdy nás bylo velmi málo, kdy jsme měli velmi málo zbraní, nebyly prakticky žádné protitankové zbraně. Ale téměř v každé bitvě, až na vzácné výjimky, jsme zvítězili. A i když jsme prohráli s nepřítelem, pochopili jsme, že ztráty byly mnohem menší, než mohly být.
Samotná obrana Slavjanska silami, které jsme měli, ve srovnání se ztrátami, které jsme utrpěli, a ztrátami nepřítele, se vymyká pozemské logice.
Některé momenty jsou nevysvětlitelné: jednou se nám například nepodařilo sestřelit vrtulník, který, jak se později ukázalo, vyvážel raněné. A druhý den ta samá skupina, v mnohem těžších podmínkách, náhodně vstoupí do pozice, sestřelí vrtulník s generálem Kulchitským, který krátce předtím vyzýval k teroristickým útokům v Rusku! Je zde také Rybářství. Možná to není tak zřejmé: andělé nesestoupili z nebe, ale Prozřetelnost nepochybně existovala.
— Samotná historie Novorossie je zázračným jevem. Většina pravoslavných křesťanů se za vás a za úspěch této úžasné věci, která se letos stala, modlí.
„Nyní je podle mého názoru nutné, aby se ruský lid modlil za našeho prezidenta Vladimira Vladimiroviče Putina. Na něm v tuto chvíli závisí nejen osud Novorossie a jeho lidí, ale také osud Ruska a celého velkého ruského světa. Shromáždily se proti nám obrovské síly, které mají velmi silné pozice zde, uvnitř Ruska, včetně naší takzvané elity. Modleme se, aby mu Pán pomohl a osvítil ho!
Rozhovor s Alexandrem Kravčenkem ze 17.12.2014 (překlad automatem)
Originál:
«Человеку нельзя жить без веры» — Игорь Стрелков рассказал «Русской Весне» о своих религиозных убеждениях (видео)
17.12.2014 - 15:50
«Русская весна» публикует беседу Игоря Стрелкова с Александром Кравченко о вере, нравственном идеале и религиозных святынях русского народа, записанную специально для нашего ресурса.
А.Кравченко — боевой товарищ И.Стрелкова, бок о бок воевавший вместе с ним в Боснии в 1992–1993 годах, а в июне 2014 года доставившей в осажденный Донецк икону с частицей мощей св. Георгия Победоносца и передавший ее командующему войсками ДНР.
— Игорь Иванович, возникла потребность поговорить о вашем отношении к Православию, к религии. Какое значение для вас имеет вера?
— Я считаю, что человеку нельзя жить без веры. Как человек думающий, постоянно стремящийся к Богу, я ищу в природе свидетельства Божьего промысла и их нахожу. Всю свою сознательную жизнь, с тех пор как я впервые задумался о существовании Всевышнего, я постоянно встречал эти подтверждения. Сказать, что я очень религиозный человек в плане строгого соблюдения обрядов или полной воцерковленности — я не могу. По лености, конечно, и по массе других причин я не так уж часто причащаюсь и посещаю богослужение, как это нужно было бы. Но в целом Христианство занимает серьезное место в моей жизни. Без него все существование человечества лишается смысла, и мое существование в том числе. Считаю, что именно Православие поддерживает меня в той деятельности, которую я осуществляю. Воевать просто для войны — война ради войны, — для меня это было бы неприемлемо.
Перед всеми своими боевыми действиями, перед участием во всех вооруженных конфликтах я спрашивал благословения у духовника. Для меня было важно понимать, что я сражаюсь за правое дело и в том числе за Православие.
— Как вы понимаете идею святой Руси, и что для вас есть святая Русь?
— Не смогу обозначить это четкими отглаженными фразами, скажу просто. Когда я был ребенком, я видел, как жили моя бабушка и дед, как они относились друг к другу, насколько много было гармонии в их общении с близкими, друзьями, соседями… Это опиралось на живую веру. В современном обществе этого не стало. Подобных отношений, которые присутствовали в быту, тем более в условиях господствующего атеизма и апостасии, больше нет. Искренних отношений между людьми, выстроенных без злобы, лжи, ненависти. Я немного путано сказал, но я не могу выразиться иначе. Если я начну говорить готовыми фразами, это не будет отражать того, что я думаю на самом деле.
— Многие ваши соратники, с которыми вы воевали еще в Боснии, свидетельствуют о том, что в тех русских добровольческих отрядах — вы практически единственный человек, который молился утром и вечером, посещал церковные службы. Замечали вы какое-то непонимание вашей религиозности со стороны боевых товарищей?
— Я бы не назвал это непониманием. Было отстранение, определенного рода равнодушие — вот человек верит, значит ему это надо. Отрицания не было. По крайней мере, я этого не чувствовал. Если ты помнишь, когда мы выходили на серьезные операции, никто не возражал, когда я читал коллективную молитву за всех. Кто-то крестился, а кто-то не крестился, но слушали все.
— Да, это стало моим первым ярким впечатлением от второго русского добровольческого отряда: молодой боец, ставший на коленопреклоненную вечернюю молитву. Наверное, для меня Игорь Иванович был первый человек, которого я по-настоящему увидел в молитве. В мои двадцать лет это произвело очень серьезное впечатление и задало тон всей службе в отряде, заставило почувствовать, что в нем особая атмосфера. Хотя к молитве и к вере я пришел значительно позже. В связи с этим вопрос о вашем приказе от 27 июля сего года (на запрет матерной брани), который вызвал большой резонанс. В русской военной истории это уникальный прецедент. Как возник этот приказ? И какие последствия он вызвал?
— Во-первых, с самого начала нашей «Славянской эпопеи», как в Славянске, так и в Донецке, мы постоянно ощущали поддержку со стороны клириков Русской Православной Церкви, со стороны монашествующих. От Святогорской Лавры в первую очередь. Они, невзирая на возможные репрессии, открыто ехали и благословляли ополчение. В том числе проезжали через украинские блокпосты и явно исповедовали свою позицию. Мало кто знает, что Святогорская Лавра закрыла ворота перед президентом Порошенко, который прилетел на следующий день после своего избрания и возжелал получить благословение от иереев лавры. Лавра просто не впустила его на свою территорию, и Порошенко пришлось давать интервью, стоя перед закрытыми воротами монастыря. Все священники, с которыми мне приходилось встречаться, поддерживали нашу борьбу. Причем делали это не с национальной, а с религиозной точки зрения: они понимали, ЧТО и кто пришел к власти в Киеве. Пришли силы, которые можно назвать сатанинскими, ведь все их действия изначально базируются на лжи, оголтелой и концентрированной. Сатана лжец и отец лжи! Ничто, основанное на лжи, не может быть от Бога.
У нас в славянском ополчении изначально было достаточно плотное ядро, крепкое и многочисленное, созданное из православных людей. Допустим, вся моя охрана состояла из людей, которые глубоко верили и были даже больше воцерковлены, чем я. Это и мне было значительной поддержкой в моих духовных силах, чтобы я не отвлекался на мирское житие. Естественно, это меня ко многому обязывало. Так что инициативы создания православного образа ополчения не исходили только от меня. Нет, нисколько.
Люди, сплотившиеся вокруг, выдвигали эти инициативы, а я к ним прислушивался. Ну, а что касается данного конкретного приказа, он сначала вызвал у меня у самого некоторое недоумение. Потому что явились ко мне два близких соратника, Игорь Друзь и Игорь Иванов, положили на стол текст приказа со словами: хорошо бы, Игорь Иванович, вот это подписать. Прочитав текст, я спросил, а как вы это себе видите? Я их спросил, не будет ли это лицемерием? Вы же представляете, что в армии все ругались, ругаются и будут ругаться не зависимо от приказа!
Но в итоге они меня убедили. Для меня лично выполнение приказа не было очень тяжелым, хотя я и до сих пор, грешен, употребляю крепкое слово под горячую руку. Но, независимо от каких-либо приказов, я стараюсь воздерживаться от матерной брани.
Приказ привел к тому, что наш штаб перестал ругаться. По крайней мере, при мне. Но иногда на совещаниях, когда шли споры, некоторые командиры начинали говорить под горячую руку, но вдруг спохватывались и ловили себя на полуслове.
Считаю, что матерная брань — это грех, несдержанность, следование определенным животным инстинктам, которые пришли к нам по нашему тварному происхождению.
И положительный эффект от приказа был. Ведь идеал не достижим, но к нему надо стремиться. Из этого, в целом, и состоит вся наша жизнь, жизнь тех, кто вообще к чему-то движется кроме материальных выгод. И это стремление, оно, может быть, важнее результата. По крайней мере, резлуьтат в виде построения подлинно христианского общества мы врядли достигнем на земле.
Один мой друг заметил: когда мы произносим имя Святой Руси, то забываем, что большая часть этой Руси она уже там — на небе. По сравнению с тем количеством русских людей, которые уже отошли в мир иной, нас не так уж много. Если исходить из логики, что наша жизнь только здесь и сейчас, не пытаясь взглянуть на нее с духовной высоты (были люди до нас, будут поколения после), мы не сможем ощутить ни задач нашей цивилизации, ни смысла нашего существования и существования России.
— Раз уж мы коснулись жителей Святой Руси, скажите, какие из православных святых вам наиболее близки?
— Я молитвенник слабый. В Боснии молился два раза в день. В Славянске старался это делать так, чтобы этого никто не видел. Молитва требует сосредоточения и уединения, особенно личная молитва, которая совершается не в храме. Первые святые, к иконам которых я подхожу в Церкви, чтобы приложиться — это Георгий Победоносец, Государь император Николай Александрович и члены его семьи: великие княжны, царевич Алексей, императрица. Им я молился с детства, даже когда Государь еще не был прославлен Русской Православной Церковью. Почитал его святым, поскольку Зарубежной церковью он уже был признан таковым. Обращался в молитве к Сергию Радонежскому и верю, что он помогал, прибегал к предстательству Иоанна Кронштадтского, Александра Невского. А также — святого Димитрия Солунского, поскольку его имя носит тот храм, где я воцерковился, и который с тех пор посещаю по мере сил и возможностей.
— Вы упомянули в своем списке имя святого Георгия Победоносца. В начале июля на мою долю выпала миссия, к которой я очень трепетно относился — доставить икону святого Георгия с мощами, которую для вас приготовил один из известных московских священников. Добраться в Донецк было крайне тяжело. Еще тяжелее было оттуда выбраться. Но на всем этом пути я чувствовал помощь Божию и заступничество святого Георгия Победоносца, и встречал знаковые совпадения на этом пути. Например, где-то в Луганской области, садясь за стол местного казака, видел в красном углу икону святого Георгия. Или совершая путь через город Донецк Луганской области, вспоминал интересную историю — до революции город был станицей Гундеровской, где стоял знаменитый Георгиевский полк, прославленный большими победами. В этой связи хотел бы спросить: была ли Божия помощь на Донбассе — свидетельства Божьего благословения ополчению?
— Сказать, что я видел какие-то явные знамения, не могу. Я не сильный молитвенник, возможно молитвенники их видели. Люди говорили, что были знамения. При этом вся осада Славянска была наполнена чудесными эпизодами. Каждый бой, каждая стычка были небольшим чудом, которое в одном конкретном случае можно рационально объяснить совпадением обстоятельств и объективных причин. Но все вместе, в комплексе, они не воспринимались иначе, чем поддержка свыше…
Первые дни пребывания в Славянске. Мы выслали разведку в Черевковку, в черевковский лес. Эта разведка нарывается в дороге на едущую на зачистку киевскую «Альфу». Разносит ее в пух и прах, не потеряв ни одного человека, даже ранеными, а затем в целости и сохранности возвращается домой. В итоге остатки «Альфы» эвакуируют из-под Славянска. После этого противник начинает нас воспринимать как нечто совершенно непобедимое, хотя в той группе, которая столкнулась с «Альфой», только шесть человек имели хоть какой-то боевой опыт. Еще несколько человек просто служили в армии, но не более того.
Вспоминается как чудо и выход из Славянска. Ставя себя на место противника, я полагал, что можно без труда разгромить выходящую группировку. Я закладывал до сорока процентов возможных потерь. Я был уверен, что мы прорвемся, но понесем большие потери. И они были, но явно не столь значительные.
Между этими двумя событиями каждый день происходили бои, стычки. Мы постоянно находились на грани катастрофы. Соотношение сил, что бы ни говорил наш противник, всегда было подавляющим в его пользу. Особенно в первый месяц, когда нас было совсем мало, когда у нас было крайне мало оружия, практически отсутствовало противотанковое вооружение. Но почти в каждом бою, за редким исключением, мы побеждали. И даже уступая врагу, мы понимали, что потери оказались намного меньшими, чем могли бы быть.
Сама оборона Славянска теми силами, которые были у нас, в сопоставлении потерь, понесенных нами и потерями противника, не поддается земной логике.
Какие-то моменты необъяснимы: однажды мы, к примеру, не смогли сбить вертолет, который, как потом выяснилось, вывозил раненых. А на следующий день та же самая группа в намного более тяжелых условиях, случайно выходя на позицию, сбивает вертолет с генералом Кульчицким, который незадолго до этого призывал к терактам в России! Здесь есть тоже свой Промысел. Он, может быть, не столь очевиден: ангелы с неба не спускались, но Промысел несомненно был.
— Сама история Новороссии является чудесным явлением. Большинство православных молится за вас и за успех этого чудесного дела, свершившегося в этом году.
— Сейчас на мой взгляд необходимо, чтобы русские люди молились за нашего Президента Владимира Владимировича Путина. От него в данный момент зависит не только судьба Новороссии и ее народа, но и судьба России и всего большого русского мира, именно сейчас. Против нас собрались огромные силы, которые имеют очень мощные позиции здесь, внутри России, в том числе в нашей так называемой элите. Давайте будем молиться, чтобы Господь помог ему и вразумил его!
Беседовал Александр Кравченко